Том 1. Новые люди - Страница 162

162

IX

Ее разбудил стук двери.

Косая горничная вошла с кувшином воды. Аня поглядела на нее еще без мысли, ничего не вспомнив, и хотела опять закрыть глаза. Но выражение лица горничной удивило ее, и она приподнялась на локте.

– Чего ты? – спросила она невольно.

Горничная не могла удержаться от смеха. Вид у нее был довольный и таинственный.

– О чем ты? – повторила Аня.

– Уж и заспались вы, барышня! Ведь второй час. Папаша одни позавтракали и уехали. А у нас-то дела! Что только творилось, Царь Небесный!

– Да говори, какие дела?

– Вы не поверите, барышня. Ведь немка-то хозяйскую дочку со своим племянником окрутила! Да ведь как, уходом, в тайности! Ловкая, нечего сказать! Утром пошли они втроем будто на прогулку, а вместо того в церковь – да и готово! Глядь, уж молодые под ручку назад идут, а сама-то немка притаилась где-то, пока не обойдется. Хозяйка, Степанида Ильинишна, как начнет ругаться, как начнет ругаться, даже почернела вся, думали, кондрашка ее хватит. Метила дочку за генерала, а гляди куда попала. Немкин племянник шатущий. От такого-то богатства! И уж вот ругалась! С соседних дворов пришли. И прокляну, и вон, и всяко! Очень занятно было. Дочка все молчит, потом взяла мать за руку, повела в спальню, да и заперлась с ней там. О чем говорили – кто их знает, а только потом мать вышла словно шелковая. И простила, и за угощением послали, теперь такой пир – страсть! Мы все поздравлять ходили. Шампанское. И немка выискалась, сидит, как королева. Ишь ведь, хитрая.

Аня не проронила ни слова. Но когда горничная кончила, она вскочила с постели и быстро начала одеваться. Она спешила. Надо было идти, действовать, сказать им все прямо в глаза, чтобы они поняли, что так нельзя. Или это неверно, неправда – или слова ее как громом поразят их, они будут каяться и плакать – потому что ведь нет же в мире такой несправедливости…

Сознавая не совсем ясно, как она будет действовать, Аня сбежала с лестницы и отворила незапертую дверь в квартиру нижнего этажа.

Аня остановилась на пороге залы. Тут за столом сидела вся семья. Каролина Петровна, красная, торжественная, даже без очков, толстая Степанида Ильинишна, Лида, с розовыми пятнами на хорошеньком личике, – все они казались довольными, без тени смущенья и неправоты. Только Платон Николаевич был немного выбит из колеи; но и он старался ободрить себя улыбкой – ведь теперь уже все равно.

Аня пристально взглянула на Платона Николаевича. Он вдруг показался ей маленьким и далеким, совсем другим. Она почувствовала, что никакие ее слова, будь они истинны, как Божьи, не заставят этих людей каяться и плакать. Они хорошо устроились, что их теперь смутит?

И Аня, в первый раз в жизни, сделала над собой великое усилие – сдержала негодование и боль, с которыми шла сюда, и не сказала ни слова. Несправедливость жизни была перед нею – и Аня ей покорилась, потому что так следовало.

Лида подбежала к подруге.

– Ты поздравить меня пришла? Видишь, как все неожиданно случилось!.. Садись сюда, садись…

Аня поцеловала Лиду и села за стол, рядом с Платоном Николаевичем. Она отпила шампанское, поставила бокал и странно улыбнулась.

Платон Николаевич бросил на нее испуганный взор.

Но Аня, наклонившись к нему, проговорила снисходительно, угадывая его мысли:

– О, не бойтесь! Я не сделаю вам ничего дурного. Я теперь даже не хочу вам дурного. Разве стоит?

Время

«…И клялся Живущим во веки веков Который сотворил небо и все, что на нем, землю и все, что на ней, и море и все, что в нем, что времени уже не будет».

Апокалипсис, гл. X, 6.

Сказка

I

Очень далеко, на севере, жила принцесса, которую звали Белая Сирень.

Принцесса жила в большом, красивом саду. В нем не было других деревьев, кроме сиреневых, даже павильон посередине сада, где спала принцесса, был выстроен из стволов сирени, а мебель внутри павильона стояла только белая и светло-лиловая. Когда зацветала сирень – весь сад наполнялся тяжелым благоуханием, на высоких кустах, заслоняя зелень, висели белые и лиловые гроздья, и ветки нагибались от тяжести цветов. Принцесса сидела на ступеньках своего павильона и грустно смотрела в сад. Она была очень молода, очень мила и грациозна, с нежным и бледным лицом, точно вылитым из воска. Ее глаза, всегда печальные, были зелены и прозрачны, как первая полоска зари, а волосы так мягки и так светлы, что казались серебряными; они свободно падали белой волной на плечи.

Принцесса всегда была грустна. Она много читала и училась, к ней ходили важные учителя, но ни один из них не знал и не умел научить принцессу, как победить злого старика, который сидит на скале над морем. Его никто никогда не видел, и принцесса никогда не видала, но это уже было известно, что он сидит на скале. Злого старикашку звали Время; все говорили, что он единый царь света, а принцесса чувствовала, что она не может спокойно дышать и жить, если не найдет в мире чего-нибудь сильнее старика. Но до сих пор – она видела – из всего существующего он над одним собой был безвластен, и потому только, что это был он сам.

– Что же? – рассуждала принцесса. – Ведь если есть время, значит, нет ни радости, ни горя, значит, жизни нет. И в душе человеческой нет ни одного чувства, ни одного ей принадлежащего, потому что ни одного нельзя удержать. На что мне сирень, если она отцветет, на что мне солнце, если оно закатится? Куда уйти от времени? Где найти то, что сильнее времени?

Принцесса не любила ночей. Ей страшно было ночью и казалось, что день не вернется. В ее саду, когда цвели сирени, заря встречалась с зарею и ночь была бледна, как облачный день, но короче дня.

162