Том 1. Новые люди - Страница 132

132

Людмила перевела дух. Она была взволнована. Потом взглянула на Антона Антоновича и прибавила упавшим голосом:

– И зачем это я вам говорю? Все равно вы не поймете… И зачем я с вами это делала? Вы и для сражения не годитесь… Какая я смешная и ничтожная! К чему мне всякий?

Антон Антонович посмотрел на нее почти с ненавистью.

– Я понял. Я понял одно, что вы бесстыдная, – сказал он. – Бесстыдная… И больше никаких отношений с вами иметь не буду. Не считаю возможным теперь оставаться здесь.

Он направился к тропинке, ведущей по обрыву вниз на дорогу, потом вдруг обернулся:

– И это, значит, и вот это неправда, ложь? – закричал он каким-то неожиданно визгливым голосом, почти детским, в котором слышались слезы. Видно было, что он страдал. – И это тоже?

Он хотел что-то вынуть, показать и для этого стал торопливо расстегивать сюртук, потом жилет. Повозившись как-то беспомощно, он достал записку Людмилы и помахал ею в воздухе.

– И это лживо? Людмила кивнула головой.

Антон Антонович, видимо, потерял последнюю надежду. Этой записке, словам «я верю, я жду» он придавал значение великое. Он посмотрел на Людмилу жалко и вопросительно, замигал глазами, потом с трудом засунул записку на прежнее место, застегнул пуговицы, быстро стал спускаться по оврагу вниз и скоро исчез за густыми ветвями.

XI

Антон Антонович благополучно достиг дороги и мирно шел, помахивая палкой и чувствуя, как мало-помалу все в нем начинает успокаиваться, как возвращаются к нему прежнее равновесие и силы, но вдруг услыхал за собою торопливые шаги.

Он обернулся.

За ним почти бежала Людмила. Спускаясь по крутизне, она вся растрепалась и оборвала платье. Она хотела его догнать.

– Что вам нужно? – холодно и с достоинством произнес Антон Антонович и остановился.

От скорой ходьбы Людмила почти не могла говорить.

– Успокойтесь, – по-прежнему сказал Антон Антонович. Людмила отдохнула немного.

– Антон Антонович, – сказала она робко.

– Повторяю, что вам нужно?

– Если вы… если я сделала вам больно… Мне показалось, что вам больно… Простите меня! Когда вы доставали записку… Так искали ее долго… Ведь вы в нее верили… Ну, сделайте мне больно, ну, что хотите, только я не могу так, Антон Антонович! Может, это слабость… Пусть там долг, борьба, все теории, я не знаю – права ли я, никто ничего не знает, но у меня сердце болит, Антон Антонович! Сердце мое, живое, вдруг просто, по-человечески, пожалело вас, и все я готова отдать, только чтобы вам стало легче, если вам тяжело.

В ее прозрачных глазах стояли слезы. Она смотрела на него с надеждой и ожиданием.

– Я вас понимаю, – сказал Антон Антонович. – Эти комедии напрасны. Моих прежних чувств вы не вернете никогда. Я вижу все. И что сказано раз, то неизменно. Мы расстаемся навеки. Вы опоздали и не знаете моего слова.

Людмила как-то вся опустилась и поникла. Она махнула рукой и равнодушно и устало проговорила:

– Ах, это не то, не то…

Антон Антонович пожал плечами, повернулся и пошел по дороге. У него уже смутно мелькал в голове сюжет прекрасной новеллы, которая будет называться «Развенчанный кумир».

Смирение

I

– Миша, Володя, Виктор! Будете вы у меня обижать Борю? Ведь это же терпения никакого не хватит!

Ольга Александровна схватила Борю и посадила около себя на скамейку. Боря ревел во все горло.

Остальные мальчуганы столпились вокруг и требовали, чтобы Ольга Александровна выдала им Борю.

– Ольга Александровна! – плаксивым голосом кричал Володя, самый старший. Ему было лет около восьми. – Что же это? Боря сам нам заказал песочные пироги, мы спрашивали – он согласился все съесть, а теперь не хочет! Ведь это же бессовестно: его заставить надо!

Бессовестному мальчику Боре недавно исполнилось три года. Ольга Александровна справедливо рассудила, что от него нельзя требовать исполнения всех его обещаний.

– Уйдите вы, противные мальчики! Боря останется со мной. Да, Боря?

Детям пришлось покориться. Не обращая, впрочем, большого внимания на присутствие Ольги Александровны, они кричали, что проучат Борьку, что это еще впереди. Затем они отправились снова на свою песочную кучу около беседки.

Боря, всхлипывая, сидел на скамейке в беседке и держался за платье Ольги Александровны.

Вот уж две недели, как Ольга Александровна поступила бонной в купеческую семью Лисичкиных и живет в Преображенском.

Преображенское, собственно, и не село, потому что крестьянских изб там нет, а только церковь, домик отца Владимира да две усадьбы. Один дом был похож на дворец, стоял в самом парке и назывался «большим домом».

В нем жил летом сам хозяин – старик Затенин. В Москве он имел громадный магазин серебряных изделий и сам управлял им.

Он недавно овдовел и жил вдвоем со своим единственным сыном, Алексеем Ивановичем.

В доме поменьше жили каждое лето дальние родственники Затенина – Лисичкины.

Егор Васильевич Лисичкин тоже имел магазин в Москве, хотя и не такой большой, как Затенинский. Семья у Лисичкина была порядочная: старшей дочери, Лиде, минуло шестнадцать лет, младшая была еще грудная, и между ними пять мальчиков, которых и сдали на попечение Ольги Александровны, когда ее привезли в Преображенское.

Ольга Александровна была круглая сирота и жила раньше за пять верст от Преображенского, в селе Мотылях. Там ее дядя был священником.

Хотя Мотыли считались богатым приходом, и дядя с семьей вовсе не терпел недостатка, Ольга Александровна знала, что постоянно сидеть у дяди на шее ей нельзя, что ей уже восемнадцать лет и пора самой зарабатывать хлеб. Недаром же она кончила епархиальное училище.

132